Старица военного времени. Часть I

Когда-то за церковью Рождества Богородицы в Старице работали сразу сорок кузниц! Довольно шумно выходило, порой церковные службы шли под грохот железа. Но хор не сбивался.

Если спросить уроженцев разных городов, где именно сломали хребет Гитлеру, ответы будут тоже громкие и разные. 

«У нас!» — закричат волгоградцы, и будут правы — Сталинградская битва переломила ход войны. «Но начали всё же под Москвой!» — крикнут жители столицы, и тоже будет трудно возразить — первая выигранная битва в Великой Отечественной, это именно битва за Москву. «Ну-ну…» — скептически заметят жители Петербурга, вспоминая своих бабушек и дедушек, выстоявших девятьсот дней ленинградской Блокады.

Жители Урала намекнут, кто именно ковал оружие победы — артиллерийские орудия, танки. Американцы напомнят о тушенке, яичном порошке и грузовиках-тягачах «студебеккерах», которые так хвалил в своих мемуарах Георгий Константинович Жуков.

Через некоторое время молчать будут только жители маленьких городов, тех, которые обошли великие битвы, где не было индустриальных оборонных гигантов, где даже населения было совсем немного, и оборона которых не была стратегически важна настолько, чтобы продолжать ее месяцами.

Но никогда не забывайте этих городков! И под Сталинградом, и под Можайском, и на поле у Прохоровки, и на Зееловских высотах лежат сотни тысяч их уроженцев. И без них Победа была бы невозможна.

А что молчат наши маленькие города о своей военной судьбе, так поверьте — у них нашлось бы что рассказать…

Многим неприметным героям бывало и по тридцать, и по сорок, и даже по пятьдесят. На вытертых и выгоревших гимнастерках не ордена — медали, по одной-две — а то и вовсе не было.

И не потому, что отвагой и доблестью не вышли. Не доживали многие ни до заслуженных медалей, ни до орденов.

Солдат сорок первого в первом бою еще оставался агрономом, слесарем, счетоводом с винтовкой в руках. Артиллерист только в мае математику школьникам преподавал. Танкист неделю назад землю пахал на тракторе. Летчик после школы курсы заканчивал, двухнедельные, «взлет-посадка», и вместо «дежурный по эскадрилье» докладывал командиру «дежурный по классу»…

Думаете — они страха не ведали? Не плакали? Богу не молились, чтобы не завалило окоп землей, чтобы нашли и откопали сестрички-санитарки, а уж если помирать — так хоть на солнышко в последний раз взглянуть? Это сумасшедшим не страшно, а сохраняя ум, попробуй-ка преодолей, победи в себе страх! Не сразу это получается. И то, что находили в себе силы копать, бежать, стрелять — вот он, подвиг. 

Если бы не они, не было бы у нас и героев — писаных красавцев в орденах. Такой герой — как трехгранный штык, от него врагу нет спасения. Но винтовку с этим штыком должен кто-то держать.

Первые уроки солдатской жизни дают командиры. Затем противник принимает первый экзамен. И проваливают его многие, только пересдачи не бывает. Да и на «отлично» никто не сдает с первого раза.

Семен Гудзенко

(1922 — 1953)

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим можно плакать,
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг
И почернел от пыли минной.
Разрыв. И умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черёд.
За мной одним идёт охота.
Будь проклят сорок первый год
и вмёрзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв. И лейтенант храпит.
И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведёт через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.

Бой был коротким. А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую.

Когда-то называли это место Городеск, Городок. Говорят, что сам Иван Грозный смягчался нравом, приезжая сюда, и называл его «Любим». Документальных свидетельств тому, что он так звал Старицу нет, но поверить в это может всякий, кто сюда приедет — потому что не полюбить Старицу невозможно.

Впрочем, несколько лет московский царь правил своей страной отсюда. А насчет смягчения нрава… многим в Любиме пребывание московского царя обошлось по очень суровой цене.

Город делит на две половины еще не очень широкая, но уже набирающая мощь и очень быстрая Волга. Левый берег называется «Петербургской стороной», а правый — «Московской» или «Ржевской». Берега у Волги тут обрывистые и высокие, разливы мощные. Так уж сложилось, что во время войны тут не было ни одного моста, и заменяла их паромная переправа, но во время ледостава и ледохода дважды в год на неделю сообщение между берегами прерывалось. Так что многие на это время переселялись к друзьям или к родственникам на ту сторону, где работали.

Курьезный случай был тут как-то: у одного молодого мужчины жена родила первенца, и он сорвался через Волгу по талому льду, чтобы на ребенка посмотреть. Туда — справился, а обратно-то уже никак, и на лодке между льдин никто не повез. Так с работы уволили с формулировкой «за проявленную недальновидность»!

Когда-то здесь добывали местный сорт известняка: его называли «старицкий белый камень», «старицкий мрамор». Это — удивительный строительный и декоративный материал. Он был относительно легким и в то же время прекрасно держал тепло, и для резьбы подходил идеально. Из этого камня строилась Тверь, в некоторой степени белокаменная Москва (хотя там по большей части в ходу был известняк свой, подмосковный), а в самой Старице из него построены дивной красоты храмы.

Во время войны особую роль приобрели места, где добывали этот камень. Об этом мы расскажем отдельно.

А мост через Волгу появился только в 1963 году. Отчего так поздно? Об этом расскажет заслуженный старицкий краевед, историк Александр Владимирович Шитков.

Трактора, грузовики, лошадей передали на нужды обороны. Заботы об урожае свалились на плечи женщин — и вовсе не в фигуральном смысле. Уборка картофеля и зерна с полей, уборка, обмолот и расстил льна…   

Для фронта собирали теплые вещи, валенки, полушубки, овчины. Как не замерзнуть и обогреть детей?

А вскоре оказалось, что война не где-то далеко, «малой кровью, на чужой территории». Нужно было копать противотанковые рвы, траншеи, устраивать огневые точки. И это по 14-16 часов, под бомбардировкой и обстрелами с самолетов.

Затем объявили эвакуацию колхозного скота.

И наконец — начали эвакуировать людей.

Места в вагонах на железной дороге хватало не всем. На Восток уходили подводы, телеги — или просто люди брели по дороге пешком.

Были и те, у кого не было сил идти. Да и куда? На эвакопунктах старались обеспечить людей питанием и крышей над головой — но это если было предписание, направление, официальная бумага. А были они не у всех. Идти в неизвестность мало кто решался.

Тем временем на фронте назревали решающие события.

За трое суток, ко 2 октября, наши 19-я, 20-я, 24-я и 32-я армии оказались под Вязьмой в Котле. 22-я, 29-я и 31-я под натиском противника отошли на рубеж Осташков — Сычёвка. Пропагандисты Геббельса уже сообщали, что рассматривают Кремль в бинокль с высотных позиций.

31-я армия под командованием генерала Поленова удерживала позиции, сопротивляясь 3 танковой группе генерала Гота. 10 октября уличные бои в Сычёвке стихли — оборонять город было уже некому.

41-й моторизованный корпус гитлеровцев 11 октября занял город Зубцов. Но Красная Армия уже не теряла дух, беспорядочное отступление кончилось. Намечалось что-то такое, чего оккупанты еще нигде не встречали.

Отдельные части великого сражения статистика описывает уже звучавшей у нас формулировкой: «бои местного значения».

До недавнего времени считалось, что Старицу гитлеровцы захватили 12 октября. Но не так давно обнаружились новые факты: позиции на левом берегу — «Московской стороне» — красноармейцы удерживали и позже. Но различные источники дают разные версии происходившего. 

Краеведы, работавшие с документами и фотографиями, утверждают, что на берегу Волги не уходил с огневой точки пулеметчик — причем чуть ли не четверо суток.  Пока не смолк его пулемет, гитлеровцы не могли переправиться через Волгу, и город был захвачен только на бумаге, а понтонную переправу наладить они не смогли. И продолжалось это чуть ли не до утра 16 октября.

Другие историки, анализируя ситуацию с позиций военной науки, считают, что пулеметных точек на левом берегу было несколько, но против передовых частей сорок первого моторизованного корпуса и несколько расчетов могли продержаться только несколько часов — слишком неравными были силы.

Немецкая штурмовая тактика при атаке укрепленных линий обороны была очень тщательно проработана — именно этому учили и офицеров, и солдат Вермахта, заставляя на полигонах повторять прописанные уставом действия раз за разом. 

Сначала — разведка.

Командиры тщательно обследовали сектор атаки, впереди или на фланге располагали пулемётные расчеты или ротный миномет. Провоцируя противника, выявляли его укрепленные огневые точки и артиллерийские орудия. Намечали пути быстрого достижения окопов противника, чтобы добиться ошеломляющего эффекта. Инженерные специалисты делали прорезы в проволочных заграждениях и обезвреживали мины.

Deckungstrupp, или солдаты подразделения прикрытия, подавляли огнем пулеметные точки и не давали обороняющимся даже поднять голову над бруствером. А затем по сигналу к атаке вступали в действие Stosstrupp — штурмовые подразделения, состоявшие из тренированных, быстрых и ловких солдат, во главе с вооруженными автоматами MP38 командирами.

Каждое действие выполняли по секундомеру, не выбиваясь из уставного норматива. Поддержку атакующих осуществляли танки — еще отнюдь не «Тигры» с «Пантерами», а примитивные T-I или T-II, скорее танкетки, часто с пулеметами, а не с орудиями. Противник ошеломлен, его огонь рассеян, ударная группа влетает в окоп, амбразуры блиндажей затыкают, двери взрывают, огнемётчики выжигают оставшихся в окопах солдат противника. Командир докладывает о выполнении приказа. Готово дело.

Советская армия ещё только училась воевать. Почему не научилась раньше? Здесь мы вряд ли сумеем найти ответ на этот вопрос. Но способ остановить врага русский солдат нашел. Это был страшный способ — но другого у него не было.

Как приятно было солдату или офицеру Вермахта воевать до сорок первого года! Пятнадцать раз поучаствовал в наступлении — получи бронзовый знак «За танковую атаку» или «За атаку», 30 раз — серебряный, 50 раз — золотой.

И премию на счет в банке. И за каждый раз талон на посещение борделя (в розницу стоил две марки).

А уж если офицер удостаивался Рыцарского креста, то по окончании войны награждённые получали право на обширное поместье  на Востоке, а Борман и Гиммлер даже обещали таким право на вторую или третью жену. Впрочем, потенциальные кавалеры часто раздумывали — а надо ли?

Лучше без свадьбы, а то банковский счет новая фрау могла бы опустошить быстрее блицкрига. И поместье присмотра требует...

Вот только ни до жен, ни до поместий дело так и не дошло.  

Сначала растянулись линии снабжения наступающих войск. Не подвезли горючее — и то самолет не взлетит, то танки или бронетранспортеры не поедут, то тягач не довез орудие. Или снаряды-то привезли, а орудие — нет. Почти у всех солдат были стерты ноги — столько ходить им еще нигде не доводилось.

«Мы промерзли до костей, все мышцы сделались одеревенелыми и отчаянно болели, ноги были стоптаны и раздуты настолько, что мы с большим трудом сумели втиснуть их в свои походные ботинки», — пишет доктор Хаапе, оставивший целую книгу воспоминаний.

А на себе тащить приходилось всё больше — мало того, что не хватало топлива, грузовики и тягачи выбивались из сил на русском бездорожье, ломались — а новых не было. Привыкшие к порядку немцы очень болезненно относились к нарушению правил. Только тут с их правилами было совсем покончено, здесь действовали какие-то другие законы, какой-то совершенно неизвестной им войны.

Эта идеальная машина блицкрига смяла пресловутую «Линию Мажино» во Франции, в считанные дни растерзала Польшу, Нидерланды, Бельгию, Грецию. И в России она работала первое время без перебоев. Но только первое время.

Не будем именно здесь давать характеристику действиям советского командования, штабов, столичных властей и властей на местах — для этого нужны и огромные объемы информации, и тщательный анализ, и множество специалистов.

А для общего понимания картины достаточно сказать «сорок первый год».

29 июня Совнарком СССР и ЦК ВКП(б) разослали первые предписания о развертывании на территории прифронтовых областей партизанской войны. Прифронтовые области очень быстро превратились в оккупированные территории. Никто сначала не верил, мысли не допускал, что это случится в его городе…

В директиве Совнаркома № П509 местным властям был дан приказ:

«…В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т. д.

В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия».

Неделю спустя после начала войны действия противника еще называли «мероприятиями». А действиям местных властей ожидаемо присваивался высочайший уровень секретности, изучение этих действий до сих пор чрезвычайно сложное дело.

Хотя иногда есть тому и другая причина — партизанская война просто не успела развернуться.

«Рано утром фашистские самолеты совершили налет на Старицу. Нам было известно, что противник наступление танковых групп почти всегда упреждал ударами с воздуха. Поэтому мы сразу же штаб перевели из Старицы в лес.

Разведчикам поставили задачу найти место сосредоточения вражеских танков. Вскоре после вылета они доложили по радио, что на дороге Ржев — Старица неприятельских войск нет. Идут отдельные подводы. Видимо, отходят наши обозы.

Примерно часов в 12 ко мне прибежал начальник охраны капитан Слухаев и доложил: "Товарищ командир, немецкие танки идут на Старицу!"

Я вышел из КП, прислушался: точно, слышна стрельба. Вот так поворот, думаю. Ведь наша воздушная разведка не обнаружила танков. Позже выяснилось, что они прошли не по большаку, а по проселочной дороге, закрытой лесом, откуда мы их совсем не ждали».

— Сергей Руденко, генарал, командир базировавшейся на аэродроме возле Старицы 31-й смешанной авиадивизии

И армии, и народу — и командованию приходилось на ходу учиться воевать. Передовой отряд противника захватил аэродром и несколько не успевших взлететь самолетов, разгромил зенитную батарею.

В документах порой царила неразбериха:

«Противник 12. 10. 1941 в 18:00 после длительной бомбежки высадил десант восточнее Старицы силою одной роты автоматчиков, нескольких танкеток и одной пушки. Десантом взорван мост и сильно повреждена переправа через реку Волга».

Зачем противнику потребовалось взрывать мост, по которому предстояло самим немцам пересекать Волгу? Да просто у страха глаза велики. За десант принимали передовые части противника, записку явно составлял гражданский человек, что видно по терминологии: «танкетки», «пушки», «рота автоматчиков»…

Изображение раскрытого парашюта имеется, в то же время, на штабных оперативных картах середины октября. Раскрытые купола в воздухе видели местные жители. Да и пулеметный расчет по-другому убрать с крутого берега было трудно.

Труднее было только понять — почему, видя купола раскрывшихся в небе парашютов, слыша свистящий вой мины, совершенно точно понимая, что ждет его теперь только смерть, — этот русский пулеметчик никуда не уходит!

Ты же ничего изменить не сможешь, Старица будет взята, ты может быть задержишь нас на полчаса, убьешь пару человек, и сам неминуемо погибнешь!

Но пулеметный расчет никуда не ушел.

Чем дольше срок, который отделяет от нас события давних лет, тем меньше, казалось бы, шансов узнать новые факты. Но в этом и кроется привлекательность загадочной науки — истории.

В мае 1993 года группа краеведов объединилась со спелеологами и провела экспедицию в Старицкие каменоломни, или, как их здесь называют, «заломки». Пещера «Капкан» привела исследователей в ранее неизвестные лабиринты, гроты, затем был открыт зал высотою в семь метров и площадью более тысячи метров квадратных.

Ранее по архивным документам удалось установить, что у входа в пещеру для охраны будущей партизанской базы и склада с оружием были оставлены несколько бойцов. В суматохе их просто не успели отозвать с поста. Преданные долгу солдаты остались сторожить оружие и боеприпасы. Вскоре в пещеру наведался противник — немцы не были наивны, и понимали, что лучшего места для подпольных складов не найти.    

Сражаться со всем немецким гарнизоном у трех солдат возможности не было, путь к отходу был отрезан. Оставалось отступать вглубь катакомб, ведя неравный бой. И в кромешной тьме, под огнем противника, в грохоте выстрелов, усиленном метущимся от стены к стене лабиринта эхом, герои потеряли друг друга, но не прекратили сопротивления.

Сколько длился подземный бой — неизвестно. Однако, поняв, что у отстреливающихся из глубины пещеры солдат достаточно патронов и сдаваться они не собираются, немцы закачали в пещеру бензиновую загущенную смесь из огнеметов, и подожгли. Сведений о том, взяли они защитников склада живыми, или те задохнулись в дыму — так и не осталось. Не осталось и тел. Однако в ходе экспедиции в одной из стен со следами сажи и копоти, в трещине, была найдена гильза от русской винтовки со спрятанной в ней запиской.

Увы. Прочитать записку не удалось. Она совсем истлела от времени. Имена героев так и остались неизвестными, однако склад с оружием фашисты так и не обнаружили.

Но каменоломни не прекратили сопротивления!

И кто бы мог подумать, что у бесноватого фюрера были в ближайшем окружении те, кто смел ему возражать? А ведь один нашелся — тот самый, упомянутый в начале нашей экскурсии Фриц фон Тодт, чином группенфюрер СА и генерал люфтваффе, по должности министр вооружений и т. д. и т. п.

Кстати, «шарашкина контора Тодт», в которой заставляли работать попавшего в плен героя рассказа Михаила Александровича Шолохова «Судьба человека», названа была по его имени.

Так вот 29 ноября 1941 года в присутствии генералов и министров этот Фриц фон Тодт заявил готовому лететь в Москву и праздновать победу Гитлеру:

«Мой фюрер! Сейчас еще не всем это ясно, но поверьте — Германия проиграла войну, и в военном, и в экономическом отношении. Конец наступит не сейчас — но он будет страшен, а жертвы напрасны, и нужно срочно принимать политическое решение и всё прекращать!»

Фриц фон Тодт через пару месяцев не только повторил свои слова при свидетелях в лицо фюреру, но еще и посмел сделать это на повышенных тонах. Так что, когда он через два дня погиб в авиакатастрофе — никто не удивился, такое случалось с теми, кто портил фюреру настроение. 

Между тем Фриц Тодт был экономист и стратег. Он прекрасно умел считать, и главное — видел те ухабы, на которых ломались рессоры и оси наступательной машины вермахта. И он понял — необходимым и главным условием победного блицкрига является отказ противника от борьбы, капитуляция. Тодт осознал — этого здесь не будет. И представил себе в тоннах, километрах и сутках, что будет, когда этот народ придет в себя от первого шока и начнет воевать по-новому.  

А еще раньше это начали понимать рядовые Вермахта.

«Воевать солдатам надоело. Все стремятся домой. С наступлением холодов настроение солдат еще более понизилось», — сказал на допросе один пленный. «Сопротивление русских всё увеличивается, мы несем большие потери. Солдатам война надоела. Солдаты с нетерпением ждут конца войны. Они хотят одного — домой», — вторит ему другой.

Некий солдат Реймунд Хейн 25 октября 1941 года пишет жене:

— Я могу только сказать, что лучше 10 лет воевать во Франции, чем один год в России.

А его «коллега» Симон Баумер 24 октября отписал родителям:

— Наше продвижение к Москве стоит нам огромного количества убитых и раненых. Русские оказывают дьявольское сопротивление. Только в походе мы узнали, что нет врага более упорного, чем русские. Если пройдет еще полгода — мы пропали.

Под Старицей 42-му механизированному корпусу гитлеровцев это доходчиво объяснил русский пулеметный расчет на берегу Волги.  

Да, как ни ужасны были потери, как далеко ни продвинулся (и ведь еще прокатится по инерции) Вермахт в России — но войну Гитлер к тому времени уже проиграл, хотя до него самого это дойдет нескоро.

А пока огромная страна училась воевать, и юные лейтенанты писали в промерзших окопах страшные стихи:

Ион Деген

(1925 — 2017)

Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.