Темиркановский абонемент. Джордж Гершвин

Талантливый дирижер может прекрасно продирижировать какое-то отдельное произведение и обратить на себя внимание публики. Большой талант может стать признанным интерпретатором какого-то одного композитора или даже музыкального направления.

Великий дирижер не ограничен такими рамками, но в то же время и не универсален, не «всеяден». Он продолжает традиции своей школы, места, где он работает, города, такого как Санкт-Петербург, — одного из самых музыкальных в мире.

В Петербурге с самого Петра Ильича Чайковского началась особая школа подачи его произведений, и Юрий Темирканов стал ее продолжателем, внес огромный вклад в ее развитие. Когда-то здесь дирижировал свою Пятую симфонию Густав Малер, в Мариинском театре. В 20-е годы прошлого столетия в городе образовался целый кружок, где играли его музыку, разложив партитуру на два рояля.

Затем художественный руководитель Ленинградской филармонии Иван Иванович Соллертинский в 1935 году внес в репертуар целый малеровский цикл, и эту традицию продолжил маэстро Темирканов. Особое, петербургское исполнение Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича теперь приобрело и привнесенные Темиркановым черты.

Мы хотим показать вам, какие великие традиции поддержал и развил своим творческим участием Юрий Хатуевич Темирканов. Общим у наших экскурсий станет название цикла: «Темиркановский абонемент».

***

«Я — профессионал. И я больше всех на свете люблю того композитора, которого сегодня дирижирую. Если я не буду его так любить, то публика будет несчастна, слушатели потеряют два часа своей жизни впустую. Но искусственно полюбить тоже ведь нельзя! Изобразить любовь нельзя. Поэтому я выбираю композиторов и дирижирую те произведения, которые я на самом деле люблю».

— Юрий Темирканов

В 15 лет (с 1914 года) Джордж бросил школу, решив целиком посвятить себя музыке. Тут же он устроился на работу плаггером в нотное издательство Джерома Ремика.

Обязанности плаггера были проще некуда — брать ноты, опубликованные издательством, играть мелодии и петь песенки в музыкальных магазинах, в кафе, в ресторанах, на танцах — везде, где можно. Ну и продавать вразнос ноты. Так Джордж узнал, чего ожидает публика.

Располагалось издательство на Манхэттене, на 28-й улице, прозванной Tin Pan Alley, или «Улица жестяной посуды». Там в каждом доме было по нескольку магазинов, торгующих музыкальными инструментами или грампластинками. Звуки граммофонов и всевозможных инструментов, на которых покупатели часто играли впервые, смешивались в адский грохот, стоявший на 28-й с утра и до ночи.

Вскоре он начал писать и собственные песни. В конце 1916 года молодой Гершвин показал их Моузу Гамблу, боссу одного из отделов издательства, на что получил ответ: есть прекрасные композиторы, например Грейс Мэри Боулен, Генриетта Бланк, Эгберт ван Альстин. Их публика обожает. А всяким бруклинским щенкам даже нечего мечтать, что почтенный издательский дом Ремика будет тратить 15 долларов в неделю на их фантазии. После чего выставил Джорджа на улицу.

Что Ремик мечтал за это сделать с самим Гамблом через несколько месяцев — история умалчивает.

Когда Юре Темирканову исполнилось 13 лет, его учителя уже поняли, что перед ними талант необыкновенный. Они отправили мальчика в Среднюю специальную музыкальную школу при Ленинградской государственной консерватории. Скучать по дому было некогда: преподаватели не оставляли ученикам свободного времени. Сразу же по приезде в жизни Юры случилось небывалое событие: впервые в жизни он съел обед из трех блюд.

Много лет спустя его спросят о любимом блюде. Маэстро, не задумываясь, ответит: «Вода».

«Я не знаю, "легкая" это музыка или "тяжелая", но я знаю, что это гениальная музыка. Но ведь Дунаевский тоже "легкая" музыка, и Хачатурян — "легкая" музыка, если говорить по этим трафаретам. Но все они, по-моему, гениальные музыканты!»

— Юрий Темирканов о музыке Джорджа Гершвина

Позднее Джордж Гершвин напишет:

«Внезапно мне пришла в голову идея. Так много все болтали об ограниченности джаза, что я решил разбить одним ударом эту ошибочную концепцию.

Я принялся писать с непривычной скоростью. У меня не было ни плана, ни структуры. Я слышал рапсодию как музыкальный калейдоскоп Америки — наш кипящий котел, нашу многонациональную энергию, нашу столичную суету».

Да, великая Rhapsody in Blue, или «Рапсодия в стиле блюз», которую ошибочно называют «голубой рапсодией», была создана за трое суток. А главную тему Гершвин сочинил в поезде по дороге в Бостон, где его ждал дирижер оркестра Пол Уайтмен.

Для рапсодии характерны повествовательная интонация и несколько чередующихся народных или ярко окрашенных в определенной стилистике тем. У всех на слуху «Венгерские рапсодии» Ференца Листа или «Испанская рапсодия» Мориса Равеля. Свое произведение Гершвин хотел назвать «Американская рапсодия», но брат Айра отсоветовал.

В Эолиан-холле 12 февраля 1924 года на концерте присутствовали Сергей Васильевич Рахманинов, Фриц Крейслер, Яша Хейфец, Леопольд Стоковский, Игорь Федорович Стравинский. Столько великих людей в одном зале — это уже повод для страха. А Гершвин к тому же не успел написать весь нотный текст и часть фортепианной партии (он исполнял её сам) играл по памяти.

Реакция публики на «Рапсодию в стиле блюз» была такой, что о других произведениях, исполнявшихся в тот день, не вспоминал никто и никогда. Джордж Гершвин выходил за кулисы уже не автором популярных песен — а главным композитором Америки. 

В одном из интервью Юрий Темирканов на вопрос «Почему вы перешли от скрипки к дирижированию?» ответил: «Наверное, из тщеславия. Профессия дирижера привлекала меня прежде всего тем, что выходишь один, с палочкой, командуешь всеми...»

Став дирижером, он вскоре выработал свой стиль, причем совсем не использовал дирижерскую палочку. И частенько говорил: «В молодости дирижер объясняет оркестру, как нужно играть. А, повзрослев, старается просто ему не мешать».

У Юрия Темирканова и Джорджа Гершвина было общее увлечение. И оба в этом увлечении были не просто любителями: обоим было бы не стыдно рассказать о своем хобби профессионалам. Оба они обожали рисовать.

Гершвин оставил после себя больше сотни холстов, рисунков и фотографий, среди которых — знаменитый портрет композитора Арнольда Шёнберга. 

«Он был влюблен в цвет, и его палитра красок очень напоминала цвет его музыки. Сочетание зеленого, синего, сангины, хрома и серого цветов очаровывало его», — вспоминал писатель, музыкальный критик, сценограф и продюсер Мерл Армитидж, организатор нескольких гастрольных туров Гершвина. 

«Конечно, я умею рисовать, — сказал однажды Гершвин своей подруге Розамунде Уоллинг, — если у тебя есть талант, ты можешь сделать все что угодно».

К двадцати семи годам Гершвин достиг всего, о чем может мечтать обычный человек.

В Париже он пришел к великому Морису Равелю и попросил дать ему несколько уроков композиции. Равель, не желая разорить молодого коллегу, спросил: «Сколько вы зарабатываете в год?» Гершвин честно назвал цифру. Потрясенный Равель ответил: «Может, это вы мне дадите несколько уроков?»

В Лондоне, послушав «Рапсодию в стиле блюз», наследник британского престола, будущий король Георг V, дарит Гершвину свой фотографический портрет с автографом «Джорджу от Джорджа».

В 1927 году Гершвин покупает дом — в квартале от Бродвея, в трех — от Центрального парка на тихой 103-й Западной улице. Здесь у него есть кабинет с уютным камином, свой гимнастический зал, три «Стейнвея», личные апартаменты в 14 комнат. В тот же дом переезжает вся его семья.

На первом этаже в большой комнате огромный бильярд, бар — и вокруг масса друзей, приятелей и случайных, даже совсем незнакомых людей. На втором — столовая, где собирались все жители дома: Гершвины (родня по отцу), Брускины (родня по матери), Уолпины (просто родня).

В гостиной все разом родственники играли в карты, а мама Гершвина, Роза, наконец ощутила себя светской львицей и всем давала советы, включая Джорджа.

На третьем этаже были спальни всего семейства. Айра женился, чего могло бы и вовсе не произойти, но девушка сама предложила ему узаконить отношения, и он не отказал ей. Он отвоевал часть четвертого этажа. Пятый этаж вроде бы принадлежал исключительно Джорджу: тут его картины, книги, ноты, рояли, но вдобавок ко всему ежедневные гости и журналисты.

Однажды к нему пришел драматург Сэмюэл Берман. Ему долго никто не открывал, повсюду было много людей, которые о чем-то говорили между собой, резались в бильярд, и никто не знал, где же Джордж, — кто-то рассеянно махнул рукой наверх. Наконец гостю удалось разыскать Айру.

— Где Джордж? — сурово вопросил Берман.

— Он снял свою прежнюю комнату в отеле за углом. Говорит, что нуждается в уединении.

Гершвин любил свой дом, свою семью, шумные вечеринки, гостей, интервью, танцы, девушек. Вот только работать в таком месте было затруднительно.

Среди «странностей» маэстро Темирканова отмечали такие: он никогда не рассказывает журналистам о своей семье. Домой пускает только самых близких людей. У него нет и никогда не было телевизора. И он не умеет водить машину — даже представления не имеет, как это делается.

О своей работе художественного руководителя — и Мариинского театра, и Ленинградской — Петербургской филармонии — маэстро Темирканов говорил:

«Половина времени уходила не на музыку, а на телефонные переговоры и визиты к начальству. "Здравствуйте, я такой-то, художественный руководитель театра... У меня замечательному актеру нужна квартира, прекрасному музыканту нужен телефон, ветерану нашей сцены нужна путевка". Хорошо, что это кончилось! Теперь ищешь только деньги».

Продукция, востребованная на Бродвее, далеко не всегда достаточно хороша. Как и Бродвей не весь одинаков: тут всегда были и прекрасные театры, и так себе театрики, и «площадки», звания театра не достойные.

Где-то работают лучшие в Нью-Йорке музыканты, дирижеры с мировым именем, артисты, которых знают даже те, кто никогда не был в театре. Но есть тут и заведения средней руки — и даже хуже, где владельцы едва сводят концы с концами, а актеры носятся из одного театрика в другой, подменяя друг друга в массовке или эпизодах.

Одно неизменно — электрическая реклама, яркие афиши, много света. Ведь это Бродвей! И не слишком требовательный провинциал не отличит New Amsterdam Theatre или Lyric Theatre от второразрядного кабаре: он «был на Бродвее и ходил в театр» — а их тут больше сорока.

Кстати, в 1972 году здесь появился и Театр Гершвина — The Gershwin Theatre, и он самый большой из бродвейских театров, в его зале 1933 зрительских места.

Является ли театр «бродвейским», точно определяют лишь актерские профсоюзы. Истинно «бродвейским» считается театр, который находится в театральном районе Манхэттена, вмещает более 500 зрителей, где постановки осуществляются с соблюдением всех авторских прав, а контракты с актерами одобрены профсоюзами. Существовали и многочисленные театры, где заправляли жулики вроде Байлистока и Блума из мюзикла Мэла Брукса «Продюсеры».

И было время, когда почти в каждом театре звучала музыка Гершвина: и в виде отдельных номеров, и целые мюзиклы, но это были представления очень разного качества.

Премьера оперы состоялась в Колониальном театре в Бостоне 30 сентября 1935 года. Дирижировал Александр Смолленс (Смоленский), постановку осуществил ученик Евгения Вахтангова Рубен Мамулян, художник — Сергей Судейкин.

Так что в торжество первой американской народной оперы внесли свой вклад наши соотечественники, и вклад этот был отнюдь не маленький! Главные роли исполняли Тодд Данкан, Энн Браун, Джон Бабблс и Руби Элзи. А 10 октября в Нью-Йорке опера была показана в театре Элвина (Alvin Theatre).

21 марта 1936 года в Вашингтоне труппа потребовала пустить в театр темнокожих зрителей. Руководство Национального театра сдалось — впервые в истории США на театральное представление допустили людей разных рас.

Газета Christian Science Monitor назвала «Порги и Бесс» важнейшим вкладом Гершвина в музыку. Потешно выглядел отзыв Boston Transcript: «Пора признать Гершвина серьезным композитором». Ну, Бостон есть Бостон. А Морис Равель, тот самый, который пошутил по поводу нескольких уроков композиции, сказал просто: «Это лучшая опера, которую я когда-либо видел».

Кстати, на премьере был и Илья Ильф, он писал:

«Только что я пришел со спектакля "Порги и Бесс". Это пьеса из негритянской жизни. Спектакль чудный. Там столько негритянского мистицизма, страхов, доброты и доверчивости, что я испытал большую радость. Ставил ее армянин Мамульян, музыку писал еврей Гершвин, декорации делал Судейкин, а играли негры. В общем, торжество американского искусства». 

Опера выдержала на Бродвее 124 представления — что совсем не лучший результат. Но ее время было впереди. Создав «Порги и Бесс», Гершвин успел вкусить славу — но вскоре внезапно заболел и очень быстро угас.

11 июля 1937 года он умер после неудачной операции по удалению опухоли мозга.

Приступая к этому фрагменту нашей экскурсии, хотелось бы выразить глубокую и искреннюю благодарность доктору искусствоведения, историку театра Константину Александровичу Учителю. 

Опера «Порги и Бесс» обещала стать чрезвычайно успешной в России. Либретто Айры Гершвина было в 1944 году переведено Самуилом Борисовичем Болотиным и Татьяной Сергеевной Сикорской, знаменитыми поэтами-песенниками. Они писали для самых популярных исполнителей эстрадной песни, к примеру для Леонида Осиповича Утесова и Клавдии Ивановны Шульженко.

Их песни «Голубка» и «Гитана» были когда-то у всех на слуху. Их большой удачей были переводы стихов для вокального цикла «Испанские песни» Дмитрия Шостаковича.

В их переводе опера Гершвина прозвучала в концертном исполнении Ансамбля советской оперы Всероссийского театрального общества под управлением Александра Хессина 18 апреля 1945 года во Всероссийском театральном обществе и 14 мая, как вы уже знаете, в Музыкальном театре имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко.

А в январе 1946-го газета «Советское искусство» сообщила о готовящейся премьере в МАЛЕГОТе — Ленинградском Малом оперном театре.

МАЛЕГОТ называли «лабораторией советской оперы» за творческий подход, тягу к эксперименту и при этом — высочайшие требования к качеству постановки. Какие силы были задействованы в «Порги и Бесс»! Работу над декорациями начал Николай Павлович Акимов, а продолжил Симон Багратович Вирсаладзе. Постановку осуществлял Эммануил Иосифович Каплан, дирижером-постановщиком был Эдуард Петрович Грикуров.

Сроки премьеры отодвигались: она должна была состояться в декабре 1945 года, затем в марте 1946-го и, наконец, в начале лета. Знатоки утверждают, что негласно курировал работу над спектаклем Самуил Абрамович Самосуд, до 1936 года — художественный руководитель МАЛЕГОТа. А перевод либретто заказали самому Михаилу Леонидовичу Лозинскому.

Михаил Лозинский — это не просто классик и мастер художественного перевода. До сих пор поклонники творчества Шекспира ломают копья: чей перевод «Гамлета» лучше — Бориса Леонидовича Пастернака, выполненного им по заказу Всеволода Эмильевича Мейерхольда, или Михаила Леонидовича Лозинского, который создавал его в блокадном Ленинграде?

Одни только перечисленные имена говорят о том, что к спектаклю отнеслись не менее трепетно, чем к постановке Шекспира.

Сложности преследовали постановку с самого начала. У театра было целых два клавира, но ни одной полной партитуры. Она еще не была издана, копией располагали только наследники Гершвина. Им нужно было платить в долларах, а у театра валюты не было.

Главному дирижеру, Эдуарду Петровичу Грикурову, пришлось написать собственную оркестровку.

Перевод Лозинского был лучше перевода Болотина и Сикорской со всех сторон. Мало того, что сравнивать их художественную ценность совершенно невозможно, его перевод был легче и для исполнителя.

Почему? В нем отсутствуют ненужные аллитерации и труднопроизносимые (а уж тем более — пропеваемые) скопления согласных, есть место взятию дыхания.

Михаил Леонидович показал себя знатоком сценического оперного «ремесла», тех технических аспектов исполнения, о которых аудитория даже не думает. Сравните куплет из известной всем «Колыбельной»:

Summertime, and the livin’ is easy,
Fish are jumpin’, an’ the cotton is high.
Oh, your Daddy’s rich, an’ yo’ ma is good-looking,
So hush, little baby, don’t yo’ cry…

Вот перевод Михаила Леонидовича Лозинского:

Жизнь легка в эту летнюю пору, 
Рыбы вволю, на полях урожай.
В доме деньги есть, мама очень красива,
Так спи же спокойно, почивай.

А это перевод мастеров песни эстрадной:

Летний день, летом жизнь легка, бэби!
Пляшут рыбки, скоро хлопок снимать.
Денег полон дом, твой отец богат, бэби. 
Веселую песню станет петь мать. 

Не говоря уже о том, что никаких «веселых песен» мать в оригинале петь не собиралась.

Спектакль не состоялся. После ухудшения отношений между СССР и США его выкинули из репертуара, хотя были потрачены изрядные средства и уже шли репетиции. Подробнее об этой постановке можно прочитать в статье Константина Учителя «"Порги и Бесс": неосуществленный opus magnum Эммануила Каплана. Материалы и комментарии».

С 1966 по 1972 годы Юрий Хатуевич работал на должности дирижера Ленинградского академического Малого оперного театра, и эти годы станут для него очень важными. Театр — не просто здание. Это такие стены, которые помнят некогда отражавшиеся от них голоса.

Был период, когда эксперимент был духом этого театра. Здесь смело смешивали жанры, не боясь появления в опере черт оперетты или драматического спектакля. Именно здесь впервые оказался на сцене «Нос» Шостаковича, а затем и его «Леди Макбет Мценского уезда».

И тогда перед нами предстанут несколько талантливейших людей — один из которых знаком вам по книге… «Республика ШКИД»! О нем Шостакович писал с восхищением, но об этом речь в другой раз.

Дух эксперимента был прежде всего связан с личностью Самуила Абрамовича Самосуда. Ему наследовал Эдуард Петрович Грикуров. С 1960 по 1969 годы он был главным дирижером театра, и Юрий Хатуевич знал историю несостоявшейся постановки «Порги и Бесс» буквально из первых уст.

«Сопротивления не было, просто было удивление, в обкоме меня спросили: "Почему именно „Порги и Бесс“ вы ставите?" Я им сказал: "Это, конечно, американская музыка, но там речь об угнетенных людях…" Мне ответили: "Правда? Ну тогда ставьте!" Это была очень интересная работа, и я тогда впервые столкнулся с Гершвином ― и на всю жизнь полюбил».

― Юрий Темирканов

Режиссер Малого оперного театра Эмиль Пасынков предложил Темирканову продирижировать «Порги и Бесс» в его постановке. Юрий Хатуевич согласился. А художником спектакля стал теперь всемирно известный Олег Николаевич Целков.

Одну из партий исполнил много работавший впоследствии с Юрием Хатуевичем и тоже ставший всемирно известным, а тогда совсем молодой Сергей Лейферкус. Позже он расскажет, что зрители были в восторге от постановки, «даже американцы из консульств». Они тогда позвали артистов и руководство театра к себе на ужин, где показывали фильм «Порги и Бесс»; все говорили, что не могли даже предположить, что в СССР может быть такая постановка.

А оперный режиссер, создатель и художественный руководитель Санкт-Петербургского государственного детского музыкального театра «Зазеркалье» Александр Васильевич Петров, создавший сложную экспериментальную постановку «Порги и Бесс» в своем театре, вспоминал об этом спектакле так:

«Мы с дирижером Павлом Бубельниковым, музыкальным руководителем нашей постановки, участвовали в том спектакле "Порги и Бесс" в Малом оперном. Тогда дирижером был Юрий Темирканов, постановщиком Эмиль Пасынков, мой учитель, а мы с коллегой были вторыми дирижером и режиссером.

Все исполнители действительно были вымазаны темным гримом, и была некая „Хижина дяди Тома“; выглядело это для того времени даже экзотично, но какая-то неправда чувствовалась. Однако вокально-актерские работы были очень сильными».

Воспоминания об этом спектакле сохранили и блогеры. Автор ЖЖ t_platonova рассказывает, что в театре чувствовались оживление и радостная суета. Ещё бы — премьера!

«Музыка Гершвина очень мелодичная, слушается легко и сразу запоминается. Сюжет динамичен. Постановка очень хорошая. Главное — хорошо поют Целовальник, Селезнев, Алексеев, Петрова. Хорошо играют: Морозов, Почиковский, Алексеев, Кузнецов, Малахов, Реготун».

Лучшее из всей оперы — второе действие.

«Очень подходит партия Крауна Морозову, и, неожиданно для меня, он ее сыграл вполне хорошо. Вероятно, сами афроамериканцы исполняли все не так и, по крайней мере, с большим темпераментом. Здесь чувствуется европейский театр. Постановка очень серьезная. Все продумано до мельчайших подробностей. Некоторые сцены производят очень сильное впечатление».

Премьера прошла с большим успехом. Кричали «браво», преподносили артистам цветы, а Темирканову — целую корзину цветов.

«Это музыка, которая всегда обязывает исполнителя немножко импровизировать, играть всегда. Нельзя исполнить ноты, которые он написал, — просто ноты! Без отношения к тому, что он написал, личного отношения — ничего не получится!»

— Юрий Темирканов о том, как исполнять Джорджа Гершвина

У посетителей нашего виртуального музея есть возможность и увидеть, и услышать диалог маэстро Темирканова с американскими исполнителями «Порги и Бесс». Мы очень надеемся, что наша экскурсия была для вас интересной и что вы узнали что-то новое. Но главное, чего бы нам искренне хотелось, — чтобы у вас появилось желание слушать музыку!

И если это так, то мы с радостью передаем вас в руки маэстро Темирканова.